История первая
Признаюсь сразу, когда мне рассказал об этом Кирилл Набутов, сын непосредственного участника тех событий, легендарного Виктора Сергеевича Набутова, я не думал, что эти сюжеты известны кому-то еще. Однако Сергей Румянцев, редактор сайта «Блокадный футбол», быстро разубедил меня, указав на статью Д. Генкина «Этот голос знал весь Ленинград», опубликованную в «Комсомольской правде СПб» от 10.04.2017, а также на документальный телефильм «Блокада Ленинграда» (2004, НТВ), автором которого являлся Кирилл Набутов.
Казалось, уже не было никакого смысла возвращаться к известной многим истории, но я все-таки решил сделать это, руководствуясь следующим.
Во-первых, со времени выхода фильма минуло уже 16 лет, а в сравнительно недавней статье описание случившегося заняло всего лишь один абзац. Во-вторых, мне стали известны некоторые подробности, которые просто напрашивались на страницы нашего сайта. К тому же Кирилл Викторович предоставил нам фотографии, иллюстрирующие тот самый блокадный сюжет.
Воспользуемся изложением известного петербургского спортивного журналиста Давида Генкина в газете «Комсомольская правда СПб». Вот этот абзац.
«Жизнь спас … «Петр I»
Виктор Сергеевич Набутов был истинным ленинградцем, своим для болельщиков, да и вообще для всех горожан. В годы Великой Отечественной войны воевал на Ораниенбаумском плацдарме и на Невском пятачке. 31 мая 1942 года участвовал в легендарном блокадном матче между «Динамо» и командой Металлического завода: защищал ворота динамовцев. Спустя много лет Кирилл Набутов, сделал пронзительный, страшный в своей правдивости фильм «Блокада». Автор рассказывал, что во время войны его отцу спас жизнь … роман Алексея Толстого «Петр I». Пуля немецкого снайпера угодила в книгу, которая была в вещевом мешке Виктора Сергеевича.
В телефильме Кирилл Набутов рассказывает об этом примерно также коротко. Но только показывает саму книгу. Сегодня вы сможете взглянуть на эту пробитую фашистской пулей книгу, спасшую выдающегося ленинградского спортсмена и будущего знаменитого телерадиокомментатора.
Комментарий К.В. Набутова:
«Книга «Петр Первый» издания 1937-го года, когда как раз началось официальное возвеличивание Петра Алексеевича Романова. Тогда же и вышел фильм про него. Книга библиотечная, на ней стоит штамп дивизии. По рассказу отца, книга лежала в его вещмешке, когда он попал под выстрел. Или сразу под несколько выстрелов, сейчас уже не установишь. Сохранились письма комбата Павла Емельяновича Божкова, командира отца, из которых ясно, что попасть под выстрелы на Пятачке было проще простого. Пусть пуля и попала в книгу, но при такой силе удара произошла серьезная контузия».
«Письма комбата П.Е. Божкова описывали, что на самом деле происходило на Невском пятачке. Считается, что это было самое кровавое место Второй мировой войны по количеству потерь на метр.
Единственным укрытием были бруствера из трупов. В высоком песчаном береге отрывали норы. Каждый день сюда забрасывались новые войска. Наши шли в лобовые атаки, немцы косили их. В одной из таких атак командир отца был ранен пулей навылет, очнулся, когда его Набутов с еще одним солдатом на шинели стащили вниз и сумели переправить на другой берег Невы, в дивизионный госпиталь. Отец отдал ему свою кровь. На Пятачке старлею Божкову было 20 лет. Отцу – почти 25. Они встретились спустя годы на стадионе в Ленинграде».
Павел Божков, самый молодой комбат 168-й стрелковой дивизии полковника А.Л. Бондарева, в описываемом случае получил уже второе тяжелое ранение на Пятачке.
К концу войны он был 22-летним полковником!
Осенью 2020 года я еще раз обратился к Кириллу Викторовичу с просьбой поделиться подробностями произошедшего зимой 1941-1942 годов, а также рассказать о других блокадных сюжетах, связанных с его отцом и семьей Набутовых, находившейся в осажденном городе.
История вторая
«Весной 1942 года (об этом есть упоминание в рассказе В.С. Набутова в журнале «Спортивные игры» (№ 5, 1965) отец был на Ораниенбаумском плацдарме, откуда его отозвали в Ленинград играть в футбол. По его словам, он добрался через Кронштадт на северный берег в район Лисьего носа, где попытался поймать попутку в город. Или, на худой конец, добраться до Ленинграда хоть каким-то способом. Неизвестно, была ли это единственная поездка, или его уже посылали в город по каким-то делам ранее. Так или иначе, он вез с собой для матери, Веры Ивановны, которая всю блокаду провела в городе, конскую ногу от убитой осколком лошади. Помнится, он говорил, «Его лошади», но в каком смысле, я не знаю, да это и несущественно.
В-общем ему удалось поймать вместе с каким-то мужчиной полуторку. Отец закинул лошадиную ногу в кузов, куда забрался и тот человек. Вроде бы он сказал, что, мол, ничего, я на воздухе прокачусь, не замерзну. Во время пути состоялся то ли обстрел, то ли вблизи разорвался снаряд, но когда машина приехала на место, и отец полез в кузов за ногой, оказалось, что тот человек был убит наповал шальным осколком».
История третья
«Это уже рассказ моей мамы, Светланы Мефодьевны. Она с родителями прибыла в эвакуацию, выехав одним из последних эшелонов. Во Мге вовсю бомбили. Перед этим, едва ли не больше двух недель эшелон гоняли по путям. В конечном итоге оказались они в Тобольске. Никакой информации о жизни в Ленинграде помимо той, что публиковалась в газетах и звучала в сводках по радио, они не имели. А ленинградцев в Тобольске было много, и все ждали весточек. Письма приходили из города, но довольно редко. Оставшиеся в Ленинграде писали, что, конечно, им трудно, холодно, но это война и тяжело всем. Но никто при этом не теряет веры в победу и прочие такие словеса. Понятно, что военная цензура лишних слов не пропускала. Но однажды моей маме пришло письмо от знакомой девочки-подружки, в котором были примерно такие же формальные слова, но в конце прозвучало следующее: «Рацион, конечно, не очень богатый, но мы держимся. Наших поросят Борьку и Машку мы съели…». Вот тут-то все и стало ясно, потому что моя мама знала, что в этой семье жили две кошки – Борька и Машка».
